Зверев Алексей - Уильям Блейк
Алексей Зверев
Уильям Блейк
Прошло сто семьдесят лет с того дня, как тело Блейка опустили в
безымянную яму для нищих, - хоронить умершего было не на что, заботы о
погребении взял на себя город Лондон. Давным-давно в знаменитом Уголке
поэтов Вестминстерского аббатства стоит доска, удостоверяющая, что
выгравированное на ней имя принадлежит истории. Для англичан такое
свидетельство весомее, чем высказывания любых авторитетов. Хотя и
высказывания можно было бы приводить десятками, а простое перечисление книг
о Блейке заняло бы половину этого журнального номера.
Все относящееся к его биографии, похоже, выяснено до последних мелочей
- насколько подробности поддаются выяснению, когда дистанция времени уже так
велика. Вроде бы должен быть исчерпан и репертуар допустимых интерпретаций
оставленного им наследия. Но так только кажется. Пристальный взгляд
по-прежнему обнаруживает что-то загадочное и в творчестве Блейка, и в его
судьбе. Попытки разгадать эту тайну не прекращаются.
Последняя из них предпринята Питером Акройдом. Романист, которого
сегодня многие считают самой яркой фигурой на английской литературной сцене,
отдал работе над беллетризованной биографией Блейка без малого десятилетие.
Полтора года назад книга наконец вышла в свет и, как следовало ожидать,
спровоцировала острую полемику. Акройд не историк литературы, для него
интуитивные догадки важнее установленных архивистами достоверностей,
которые, если присмотреться, выдают предвзятость тех, кто их устанавливал -
с оглядкой на преобладающие мнения и вкусы. Как и в "Завещании Оскара
Уайльда" или романе-биографии Диккенса, где он пересказывал собственные сны
и вел задушевные беседы со своим героем, Акройд и на страницах блейковского
тома столь же далеко отходит от строгого изложения фактов, считающихся
бесспорными, увлекается гипотезами и охотнее доверяет психологической
реконструкции, а не выкладкам с опорой на общепринятые толкования. Понятно,
что литературоведов такая методика не убеждает. Но у нее есть хотя бы одно
бесспорное преимущество: глянец удается снять, сквозь напластования
академических штудий начинает проглядывать живое лицо.
Это лицо непонятого, осмеянного, глубоко несчастного человека, который
фанатично верен своей главной идее, намного опередившей эпоху, в какую ему
довелось жить. Идеей Блейка, доминантой его личности и творчества была
органика. Никаких условностей, в жертву которым заставляют приносить
естественные побуждения. Никаких табу - тем болев в искусстве.
Впрочем, и в жизни. Ничем не дорожа так сильно, как чувством внутренней
гармонии" Блейк ради этой нескованности был готов с легкостью отбросить
правила социального нововведения, обязательные для подавляющего большинства
его современников. Он признавал только те этические непреложности, которые
провозглашала исповедуемая им хилиастическая доктрина: зародившееся еще в
XII веке учение о близком Втором пришествии, Страшном суде и тысячелетнем
земном царствовании Спасителя. Считаясь ересью, эта теология столетиями
привлекала обездоленных и отверженных повсюду в Европе. Сын чулочника,
десяти лет от роду отданный в обучение к граверу и дальше добывавший хлеб
непрестижным, неприбыльным ремеслом, Блейк оказался предрасположен с
готовностью принять и это неканоническое христианство, и выпестованные им
понятия о моральных обязанностях. Благо обязанности оказывались примерно
теми же, какие предполагало служение художественному гению. А искра гения
вспыхнула очень рано, еще
